Четыре унции кофе - Страница 67

Итого за первый год: 51 960 000.

Финансовые результаты. Поскольку стоимость лицензий на торговые знаки покрывалась за счет участия в каждом банкете, то из суммы разового сбора нам осталось компенсировать разницу, к которой пришлось присовокупить и гонорар юристам «Вуди Венчерз». То есть три миллиона долларов. Поэтому по грубым подсчетам (точные вела Кэтрин, за этим ее и наняли) выходило, что при семидесяти пяти миллионах вала (чистый сбор за годовое членство в клубе), который мы получили, и тридцати семи с копейками миллионов затрат мы вышли примерно на тридцать семь миллионов прибыли грязными, без учета налогов и прочих обязательных отчислений. В действительности, сумма оказалась даже больше за счет того, что евро стоил дороже доллара почти на двадцать процентов, и даже после операций с конвертацией там, где это было необходимо, выплаты банковских комиссий мы все равно остались при хорошем наваре.

Итого по разделу: 37 000 000 валового дохода.

И все выглядело бы совсем прекрасно, если бы не одно «но». Некая, неизвестно откуда взявшаяся, компания под названием «Либерта Менеджмент», зарегистрированная на британских Виргинских островах, заявила свои права на торговую марку WRDC. Что называется, удар под дых. Кто за этим стоял, мы не знали, потому что, по закону, данные об учредителях не разглашались, и государственный реестр мог выдать только имя директора, скорее всего, номинального. И то после официального запроса. Я пощадил Карла, рвавшегося в бой, чтобы отстоять наши права в судебном порядке. У меня почему-то с самого начала возникло непонятное, но от этого не менее твердое убеждение, что юридически они правы. Просто нас опередили. В жизни такое случается. Когда мы вместе с Карлом открыли реестры американского патентного ведомства, европейского, а затем и международного – WIPO, обнаружилось, что эти прохиндеи буквально за секунду до нас застолбили наш бренд по всей Европе, Америке и всех экономически значимых регионах, включая Японию, Китай и Австралию. Карл сделал смелое предположение о том, что в нашей компании завелся инсайдер. В совпадения он не верил. Как бы то ни было, нам пришлось пойти на поводу у интеллектуальных шантажистов. Мы заключили договор на эксклюзивное использование торгового знака. И согласились платить семь миллионов долларов в год (первоначально они потребовали десять, но мы сторговались). Карл негодовал. Пришлось выписать ему поощрительную премию в пятьдесят тысяч долларов и отправить с семьей на горнолыжный курорт для поправки нервов. Хороших юристов нужно ценить.

Оставшиеся тридцать миллионов мы с Кэтрин решили потратить на половинное погашение кредитных обязательств перед инвестиционным фондом SATECH, ужины со звезами, премии сотрудникам и расширение сети клубов за счет Токио, Мельбурна, Пекина, Рио-де-Жанейро, Буэнос Айреса и многих симпатичных городов в Европе и США, до которых не смогли дотянуться в первый год. Иными словами, мы инвестировали сами в себя. Наша чистая прибыль после этого должна была составить что-то около двадцати тысяч долларов. Если бы мы этого не сделали, то при существующей налоговой ставке из тридцати миллионов мы должны были бы отдать федералам одиннадцать. Одиннадцать миллионов долларов! На ровном месте! Я нанял рабочих, и они помогли упаковать и вынести все статуэтки, накопившиеся в моей квартире. Все мои «Золотые пальцы». Так что вместе с налоговыми формами я отправил массу коробок и бандеролей с этим скарбом. И даже заказал отдельный контейнер, специально для самого большого раритета – гигантского пальца, из-за которого меня едва не хватил удар, когда я заподозрил «кидок» от Осборна на шесть миллионов долларов. Я подумал: этот исполинский красавец как нельзя лучше будет смотреться на зеленой лужайке перед центральным офисом федеральной налоговой службы. Не потому, что я зол. Просто из справедливости. Три миллиона долларов налоговых отчислений в год, которые платила моя компания, по-моему, и так приличная сумма. Господа фискалы, поимейте совесть! Ничего не вложив, не имеете права требовать. Государство не считало меня партнером. Не признавало меня заемщиком. Не видело во мне бизнесмена. Я стучал, а вы не открыли, просил – и не дали мне. Взывал – а вы не эвейлебнулись. Се, оставляется вам чек ваш пуст.

МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

Едва переехав в Чикаго, и позже, возвращаясь из долгих командировок, я старался выбираться в центр по будням, чтобы не играть в одной общей массовке с потоками туристов и горожан. Автомобильные пробки казались мне меньшим злом. Первое время приходилось парковаться, где попало. Зачастую втридорога, на тех местах, которые ушлые жители мудро обходят стороной, и даже новейшие путеводители рекомендуют держаться от них подальше. Затем я обнаружил вполне приятный пятиэтажный паркинг на Ист Уолтон Плэйс. Нижние этажи, как всегда, были проданы по годовым абонементам, но от третьего и выше все же давали надежду обрести временное стойло. За четыре доллара в час. Это устраивало, потому что в минутах ходьбы от паркинга находилось все, что меня интересовало – несколько музеев, галереи, книжный магазин, уютные кафе, где, как я считал в то время, подавали хороший кофе, и пара зеленых островков, сидя на скамейках которых можно было полистать свежую газету или только что приобретенную книгу. Важно было правильно рассчитать время. То есть попасть в центр через узкий шлюз в полтора часа между завтраком и ланчем, когда все основные игроки уже прибыли на свои базы. А затем так же незаметно улизнуть из него, пока обитатели офисов еще трудятся в поте лица. За эти четыре-пять часов я, как правило, успевал посетить новые экспозиции, прикупить пару занятных вещиц и перекусить по дороге. Как ребенок, я мог любоваться небесными сферами в планетарии Адлера. Часами рассматривал диковинных рыб в аквариумах Шедда, а затем переключался на динозавров в Музее естественной истории Филда. В старинном особняке Сэмюэла Никерсона иногда выставляли нечто оригинальное, и я заглядывал в его прохладные (особенно в летнее время) пенаты. Однажды я обнаружил там коллекцию работ Луи Тиффани. Одно из главных достоинств музеев – вас убедительно просят не пользоваться видеокамерами и перевести телефоны в беззвучный режим. Я всегда старался идти дальше. Свой телефон я просто выключал. Музеи, концертные залы и картинные галереи выполняли для меня особую терапевтическую функцию. Они позволяли на время отвернуться от мира еды, для которго я был чужим по крови, и прикоснуться к тому миру, где я некогда обитал – среди разговоров о Тойнби, Кьеркегоре и Фаулзе, фортепианных пассажей Рахманинова и выставок полотен сюрреалистов или голландцев старой школы. Интернет в этом смысле мог дать мне многое, но не все. Не хватало живого общения с людьми, которых я считал близкими мне по духу. С которыми было приятно сразиться в философском диспуте и не менее приятно отступить перед глубиной чужого ума. После нескольких лет, проведенных в глуши, и еще некоторого времени, целиком потраченного на ресторан, вернуться к цивилизации было здорово. Если позволяла погода, иногда я прогуливался по набережной Нэви Пьер и кормил чаек, отщипывая хлебный мякиш. Еще реже пускался в морскую прогулку на одном из катеров, пришвартованных к пирсу. Туристов здесь было предостаточно, так что двухпалубная шхуна заполнялась в считанные минуты. Я всегда занимал место на верхней. Оттуда открывался прекрасный панорамный вид на старую пристань и спокойные воды озера.