Четыре унции кофе - Страница 7

ЯЧЕЙКА СОРОК СЕМЬ

Где-то в середине ноября, когда после уроков я открыл дверцу своего автомобиля, меня окликнули. Справа на учительской парковке через машину от моей стоял черныйLandCruiser. Окно со стороны водителя было опущено. На меня смотрел худощавый, почти лысый мужчина лет пятидесяти. В левой руке между татуировкой и массивным золотым перстнем он держал сигарету. Можно вас на секунду? Он радушно улыбнулся. Но улыбка показалась мне фальшивой. Его рот исполнял сольную партию, а немигающие глаза по-прежнему буравили холодом. От такой улыбки бывает не по себе. Да, сказал я, конечно. И, бросив кейс на заднее сиденье, прикрыл дверцу, так и не запустив двигатель. Я отец Чака, пояснил он, пока я брел к его автомобилю, Чака Кэмпбелла. Не могу сказать, что эта новость обрадовала меня, но и особого волнения я тоже не испытал. Он услужливо распахнул дверь. Взобравшись на пассажирское сиденье, обшитое черной кожей, я заметил, что интерьер он держал в идеальном состоянии. Торпеда была образцово отполирована, хромированные детали играли глянцем, всюду, куда ни кинешь взгляд, главенствовала чистота и аккуратность. Создавалось впечатление, будто машину только что выгнали из салона. Он избавился от сигареты и протянул мне ладонь: Генри. Пришлось пожать длинные холодные пальцы. Рад познакомиться, соврал я, ответив стандартной двухсекундной улыбкой.На что он иронично повернул голову и произнес с сарказмом или даже издевкой: не думаю. Уж радости я вам точно не доставлю. Это был неожиданный поворот. До этой фразы какая-то часть меня еще надеялась, что все обойдется. Разговор вполне мог лечь в безопасное русло, к примеру, об успехах сына в английском, после того как с ним стали заниматься индивидуально. Но я ошибся. Черная рубаха от Carden была расстегнута на две верхних пуговицы, подчеркивая мощную шею с выдающимся кадыком (таких называют «долговязый») и фрагмент седых волос на груди. От него пахло хорошим табаком и дорогим одеколоном. Черные джинсы, темные мокасины на ногах. Ни дать ни взять, похоронный агент. Из стереодинамиков доносилось приглушенное гитарное арпеджио UriahHeep. Он ткнул пальцем в кнопку на торпеде, музыка прекратилась. Давайте начистоту, док, сказал он, повернувшись ко мне и глядя в глаза. Улыбки на его лице и след простыл. Одна рука при этом легла на руль, вторую он завел за мой подголовник. Лицо его оказалась ближе ко мне, чем ожидалось, словом, он влез в мою зону комфорта. Хлоя – удивительная женщина. Вы это знаете. Мы познакомились, когда ей было семнадцать. В двадцать она стала моей женой. Мы венчались, если вам это о чем-то говорит. Потом родился Чак. В том, что произошло дальше, был виновен я и только я. Ей не нравилось то,чем я занимался, хотя она и знала-то десятую часть. Вобщем, она добилась развода. Я оставил ей все. Но, чтобы ни писали там в бумажках и как бы ни складывалась жизнь, это моя женщина и мой сын. Где бы они ни были, я всегда буду рядом. И Хлоя знает об этом. Я хоронил ее отца. Я забочусь о том, чтобы они ни в чем не нуждались. Вы видели дом. Вы же не думаете, что на алименты можно жить так, как они живут? Он вопросительно, с оттенком цинизма, сузил глаза. А зачем вы все это мне говорите?– произнес я, выдержав его взгляд. Я говорю с вами, потому что вы умный, образованный человек. Он сказал это с абсолютно каменным лицом. Тем, кто был до вас, а их было немало, уж поверьте мне, повезло гораздо меньше. Я не виню Хлою. Она молода. Она красива. Она может увлекаться. Беда в том, что она не рассказывает о том, о чем требовалось бы. Иначе желающих бросаться в омут с головой было бы гораздо меньше. Понимаете? Он перевел взгляд на огненные ветви кленов за лобовым стеклом, помолчав. Вот представьте, что вы пишете фамильную сагу. Долго, кропотливо, год за годом. И всякий раз попадаются придурки, которые лезут в вашу канву со своими анекдотами. Он страдальчески ухмыльнулся. Ей-богу, впору отстреливать. Он лизнул палец, чтобы снять ворсинку с рукава рубахи. Затем снова посмотрел на меня. Я не знаю, что она там вам наговорила, но теперь вы видите, как обстоят дела на самом деле. И сделаете правильный вывод. Здесь – он снял и протянул мне конверт, который все это время выглядывал из-за противосолнечного козырька, прижатый к велюру – плата за труды. А еще ключ от камеры хранения, на тот случай, если вы не поверите. Я отвернул клапан конверта. Внутри лежал чек (лицом вниз, так что суммы я не видел) и небольшой алюминиевый ключ с картонной биркой. Порошка не наблюдалось. Тем временем он водрузил на нос солнечные очки. Контора называется «Американ Сторидж». В самом конце Огайо Драйв. Номер – на тэге. Если выпадет свободная минута, поезжайте. Вам понравится. И он утопил кнопку на руле, включив двигатель. Показывая тем самым, что разговор окончен. Я выбрался наружу, не проронив ни слова. В самый последний момент он поймал рукав моей куртки и придержал его. Не очень вежливо. Я мог бы запросто освободиться. Но помедлил. И еще, сказал он мне в затылок тоном из рубрики «заруби себе на носу», этого разговора не было. Не просто не было, но и никогда не будет. Я хочу, чтобы ты понимал (упс, вот так мы и перешли на «ты»), сейчас ты закроешь дверь и все, что произойдет дальше, будет зависеть только от тебя. Слышишь? Больше никаких черновиков. Ты живешь набело. Облажаешься – никто тебе не поможет. На меня был наставлен бледный череп с лицом, перекошенным гневом, который до сих пор ему удавалось скрыть. Потом он разжал пальцы, захлопнул дверь. Я стоял на парковке с конвертом в руках, пока он сдавал назад, преградив мне путь к автомобилю. Выровняв колеса, он притормозил: док! На лице снова была фальшивая улыбка. Спасибо за Чака! Двумя пальцами левой руки он отсалютовал мне на армейский манер и утопил педаль газа. Джип сорвался с места, взвизгнув на повороте. Стив, преподаватель химии, появившийся на парковке, обернулся на звук, затем вопросительно взглянул на меня. Я скорчил гримасу недоумения. Дескать, дураков хватает. Причем самые отъявленные из них иногда без спроса паркуются на учительском месте. И как ни в чем не бывало, вернулся к машине. Меня бил озноб. Я здорово перенервничал. Минут десять просто сидел, тупо глядя перед собой. Основа любого стресса – неожиданность. Я не был готов к этому разговору. Не то, чтобы испугался, но ему удалось застать меня врасплох. Скорее, чисто механически, чем из интереса, я перевернул конверт и вытряхнул его содержимое на колени. Чек в пять тысяч долларов был выписан на мое имя Генри Кэмпбеллом, «Грэйт Вастерн Бэнк». Ух ты! Теперь мне придется ходить к Чаку еще полгода, чтобы отработать такую уйму денег. Или заниматься с ним две недели по двадцать четыре часа в сутки, пока окончательно не затрахаю его мозг, а заодно его мамашу. Ха! Да, я был отчасти зол на Хлою, потому что считал, что мы были в достаточно близких отношениях для посвящения в подобные «фамильные» секреты. Хотя с какой стати я должен верить его словам? У него явная паранойя. Комплекс брошенного мужа, который с годами разросся до маниакального убеждения, что его бывшая жена должна навечно принадлежать ему и только ему. Прямо патриархальный деспот. Автор фамильной саги. Ладно, писатель, посмотрим что еще ты сочинил. Успокоившись, я наконец-то завел машину и отправился искать Огайо Драйв. Все равно ни о чем другом думать не получалось. Место оказалось отдаленным и достаточно глухим. Сначала я долго плыл по околице, дома попадались все реже, потом справа показался заброшенный кирпичный завод. Древний мост, перекинутый над бывшим карьером, ржавел всеми цветами радуги. Начало смеркаться. Когда мои фары уперлись в цинковый щит «Американ Сторидж», была четверть шестого. Дорогу между ангарами (я насчитал восемь штук) посыпали крупным гравием. Бокс, ключ от которого лежал на сидении рядом со мной, располагался в шестом. Перед тем, как остановиться у ворот,я круто вывернул руль влево, перегородив проезд. Иных машин поблизости не наблюдалось, и в узком коридоре между ангаром и каймой поля это была единственная возможность осветить то, что ожидало меня внутри в наступающих сумерках. Я вышел из машины, не выключая фар. Перед железной гармошкой на секунду задумался. Стоит ли открывать? Там, по ту сторону жалюзи, могло быть все, что угодно. Фунт героина с моим именем на бумажном пакете, перехваченном клейкой лентой (как только я коснусь этого свертка, врубят свет, и с н